(цифровая версия книги © Трухан Александр)
"Анналы" ("Ab excessu divi Augusti", законченные Тацитом незадолго до его смерти, около 116 г. н. э., излагали в шестнадцати книгах события римской истории от смерти Августа (14 г. н. э.) до 1 января 69 г. До нас дошли лишь книги I-IV, начало книги V, книга VI (за исключением начала" и книги XI-XVI (не полностью). Описание римско-германских военных столкновений и сведения о германцах содержатся в I, II, IV, XI, XII и XIII книгах "Анналов" и основаны (помимо других, в том числе устных источников) в значительной мере на утерянной работе Плиния Старшего (23-79 гг. н. э.) "Bellorum Germaniae viginti", написанной в последние годы царствования императора Клавдия (41-54 гг. н. э.) и в первые годы царствования Нерона (54-68 гг.). События конца 40-х и начала 50-х годов в Германии Плиний излагал в этой работе как очевидец, лично участвовавший в походах Домиция Корбулона и служивший в разных частях провинции Германии в 47-52 гг. При изложении предшествующей истории римско-германских войн, в частности походов Германика в 14- 16 гг. н. э., Плиний пользовался сообщениями их участников, которые косвенно, через посредство Плиния, использовал и Тацит в "Анналах". Кроме того многие данные о германцах в первых двух книгах "Анналов" почерпнуты Тацитом из труда неизвестного нам анналиста; этот труд, которым пользовался, повидимому, и Плиний, содержал весьма достоверный и ценный материал. В частности точность военно-топографических описаний тацитовских "Анналов" восходит именно к нему и к работам Плиния (ср. упоминание о "BelIa Germaniae" Плиния у Тацита, "Анн.", I, 69).
Книга I
[В 14 г. н. э. римский полководец Германик после усмирения мятежа в легионах Нижней Германии сделал продвижение в область германского племени марсов, обитавшего по течению реки Рур, правого притока Рейна. Это продвижение должно было подготовить почву для дальнейших, более крупных походов римлян в глубь Германии, состоявшихся в 15 и 16 гг. н. э. Тацит рассказывает о набеге на марсов в 49-51 главах книги 1 "Анналов".]
Гл. 50. ...Римское войско форсированным маршем расчистило себе путь через Цезийский лес (Caesia silva) и вышло на проложенную Тиберием дорогу, где и разбило лагере, защищенный с фронта и с тыла валом, а с боков - засеками. Затем Германик пробрался через поросшие дремучими лесами возвышенности (baltus obscuros), и тогда перед ним встал вопрос, каким из возможных двух путей идти дальше: кратчайшим ли и общеупотребительным или же более трудным и не испробованным, но именно поэтому и незанятым неприятелем. Он решил этот вопрос в пользу более продолжительного пути и поспешил с выполнением плана: ибо лазутчики сообщили, что как раз в эту ночь у германцев празднество, торжественный пир и игры. Цецина получил приказ двинуться вперед с легкими когортами и проложить путь через трудно проходимые леса (obstantia silvarum amoliri); легионы следовали за ним на небольшом расстоянии. Римлянам благоприятствовала звездная ночь; они подошли уже к самым деревням (vici) марсов и окружили их поселки (stationes), а марсы все еще лежали, растянувшись на своем ложе и возле столов; совершенно беззаботные, они не выставили караулов. Их беспечность была так велика, что никто из них даже не опасался возможности военного нападения. Причиной такого спокойствия было не что иное, как то, что все они были пьяны, а потому ленивы и бессильны.
Гл. 51. Чтобы как можно больше опустошить страну, Цезарь [Германии] разбил свои рвавшиеся в бой легионы на четыре колонны (cuneus) и предал все огню и мечу на пространстве 50 миль. Не щадили ни пола, ни возраста; человеческие жилища и святилища - среди них священнейший у этих племен храм Танфаны - все это было срыто до основания. Среди римских солдат не было даже раненых: ведь они убивали полусонных, безоружных, либо разбегавшихся германцев. Эта кровавая баня (caedes) подняла на ноги бруктеров, тубантов и узипетов; они заняли возвышенности, поросшие лесами (saltus), через которые должно было проходить римское войско во время обратного марша. Полководец знал это и выступил в путь, готовый к возможности нападения и битвы. Часть конницы и когорты союзников шли впереди; за ними следовал один легион; поклажа была взята в середину; левый фланг прикрывали солдаты 21-го легиона, а правый - 5-го легиона; шествие замыкали остальные отряды союзнических войск. Однако неприятель оставался совершенно неподвижным, до тех пор, пока римское войско целиком не вошло в лесистое ущелье (saltus); тогда германцы выскочили из засады и ударили во фронт и во фланги - правда, не слишком сильно, - но зато напали со всей присущей им силой на арьергард. Легкие когорты чуть было не поддались напору густых толп германцем, но Цезарь [Германик], пробившись к 20-му легиону, громко воскликнул, обращаясь к солдатам: "Вот когда настал подходящий момент заставить всех забыть о вашем мятеже! Продолжайте идти вперед и торопитесь искупить вину доблестью!" Это подняло дух солдат. Одним ударом прорвались они сквозь строй врагов, оттеснили германцев на открытое место (aperta) и изрубили их. В то же время передовые отряды выбрались из лесов (silvas) и укрепились в лагере. Остальная часть пути прошла спокойно. Гордые недавними победами и не думая о происшедшем, солдаты расположились на зимние квартиры.
Гл. 55. В консульство Друза Цезаря и Гая Норбана состоялся триумф Германика, хотя война еще продолжалась. Германик готовил силы на лето, но уже ранней весной открыл враждебные действия неожиданным вторжением в страну хаттов. Ибо он надеялся на раскол в среде неприятеля на сторонников Арминия и Сегеста; из них первый был известен вероломством, а второй - верностью Риму. Арминий - возмутитель Германии. Сегест указывал Вару не раз на готовящееся восстание и еще на последнем пиру перед наступлением военных действий убеждал Вара приказать надеть оковы на него и на Арминия; тогда народ не решится ни на что, если будут устранены вожди, а у Вара будет время разобрать, кто виновен и кто невинен. Но Вар пал жертвою судьбы и силы Арминия. Сегест же хотя и был вовлечен в войну единодушным движением парода, по [втайне] оставался противникам Арминия; его враждебные отношения к Арминию усиливали еще его личные счеты с ним: Арминий похитил дочь Сегеста, помолвленную за другого. Зять был ненавистен своему тестю и политическому противнику, и то, что укрепляет дружбу приятелей узами любви, лишь возбуждало взаимную ненависть двух врагов.
Гл. 56. Итак, Германик поручил Цецине 4 легиона, 6 тысяч человек союзников и поспешно набранные отряды левобережных германцев (батавы, убии, сугамбры); точно такое же количество легионов и двойное количество союзников он повел сам; построив крепость (castellum) на развалинах укрепления, заложенного его отцом в горах Таунуса, он поспешил с освобожденным от поклажи войском в страну хаттов, а Люция Апрония оставил для проведения дорог и постройки мостов. При редкой в том климате засухе и низком уровне воды в реках Германик быстро и беспрепятственно продвигался вперед и опасался лишь ливней и разлива рек на обратном пути. Его появление было столь неожиданным для хаттов, что все те члены племени, которые оказались неспособными к самозащите в силу их возраста или пола, были тут же либо взяты в плен, либо перебиты. Молодые боеспособные мужчины переплыли через Адрану (Эдер) и попытались помешать римлянам наладить мост через эту реку; но их рассеяли метательным оружием и стрелами, а попытки начать мирные переговоры оказались тщетными; тогда многие из них перешли на сторону Германика остальные же покинули свои округа и деревни, и разбежались лесам (reliqui omissis pagis vicisque in silvas disperguntur). Цезарь [Германик] сжег Маттиум (совр. дер. Metze, недалеко от Фрицлара, на север от р. Эдер), главный населённый пункт хаттов (id genti caput), опустошил поля (aperta) и затем повернул обратно к Рейну, причём неприятель не осмелился нападать на арьергард возвращающихся римских войск, как он это делал в тех случаях, когда отступал больше из хитрости, чем из страха. Херуски хотели было оказать помощь хаттам, но их отпугнул Цецина, который нападал на них со своими войсками то в одном, то в другом месте их владений; и марсов, осмелившихся дать бой, Цецина отразил в удачном сражении.
Гл. 57. Вскоре после этого к Германику явились послы от Сегеста и просили защиты от насилия со стороны соплеменников (adversus vim popularium), которые осадили его лагерь. Арминий имел тогда большее влияние на херусков, ибо он советовал начать войну; а у варваров тот, кто отважнее, тот и пользуется в смутное время наибольшим доверием и весом. Вместе с послами Сегест отправил и своего сына Сегимунда, но юноша вначале колебался и медлил в сознании своей вины. Ибо в тот год, когда германские племена отпали от Рима, он, избранный жрецом (sacerdos) при алтаре убиев, порвал жреческую повязку и убежал к мятежникам. Но, ободренный надеждой на милость римлян, он передал поручения отца; его приняли благожелательно и под военной охраной переправили на левый берег Рейна. Германик решил, что стоит еще раз вернуться; он дал бой осаждавшим, и Сегест был освобождён со своими многочисленными сородичами (propinqui) и клиентами (clientes, в древнем Риме институт личной зависимости, в Германии - дружинники - comitatus). Тут были и знатные женщины (feminae nobiles), а в их числе - жена Арминия, дочь Сегеста, которая была по духу ближе мужу, чем отцу: после поражения она не плакала и не умоляла победителей, а молча смотрела на свое беременное чрево, скрестив руки под складками одежды. Принесли и добычу, захваченную германцами при поражении Вара и доставшуюся тогда многим из тех, которые теперь сдались; тут же появился и сам Сегест, богатырь с виду, исполненный сознания своей ничем не нарушенной верности.
Гл. 58. Он сказал примерно следующее: "Сегодня не первый день моей нерушимой верности римскому народу. С тех пор как божественный Август даровал мне римское гражданство, я руководился при выборе друзей и врагов только соображениями вашей выгоды, и это не потому, что я ненавидел свою родину (ведь изменники противны даже тем, чью сторону они держат), а потому, что, по-моему, интересы римлян и германцев действительно совпадают и мир лучше войны. Вот почему я выступил перед тогдашним римским военачальником Варом с обвинениями против Арминия, похитителя моей дочери, нарушителя союза с вами. Но так как бездеятельный полководец меня удерживал и законным путем трудно было чего-нибудь добиться, то я потребовал, чтобы он надел оковы на меня, на Арминия и заговорщиков. Свидетельницей всего этого была та ночь, - о, я хотел бы, чтобы она была последней в моей жизни! То, что случилось потом, легче оплакивать, нежели оправдывать. Впрочем, как я тогда заковал в цепи Арминия, так и сам был закован его сторонниками (a factione eius). А теперь, когда мне представился случай встретиться с тобой, я предпочитаю старое новому, мир - участию в мятеже, и не из-за награды, а из желания очиститься от подозрения в измене; к тому же я - наиболее пригодный германцам посредник между ними и вами, если они только захотят предпочесть раскаяние гибели. Я прошу простить юношеское заблуждение сына, а относительно дочери сознаюсь, что ее удалось привести сюда лишь силой принуждения. Тебе предстоит решить, что важнее: то ли, что она беременна от Арминия, или что она рождена мною". Цезарь [Германик] отвечал Сегесту милостиво и обещал гарантировать безопасность его детям и родственникам, а ему самому отвести место жительства в старой провинции. Войска Германик увел обратно и получил по предложению Тиберия титул императора. Жена Арминия родила мальчика, который рос в Равенне; в свое время расскажу, какие он претерпел издевательства.
Гл. 59. Слухи о сдаче Сегеста но его благосклонном приёме римлянами пробудили в одних надежду, в других скорбь, в зависимости от того, кто хотел или не хотел войны. Арминия, страстного и необузданного от природы, привело в бешенство похищение жены, которой предстояло беременной переносить рабство; он носился по стране херусков, призывая к войне с Сегестом и Цезарем [Германиком]. Он не скупился и на издевательства: "Вот так примерный отец! Какой великий полководец! Что за храброе войско! Столько рук понадобилось, чтобы утащить одну слабую женщину! Я победил три легиона и трех легатов, ибо веду войну не при помощи предательства и не с беременными женщинами, а в честном открытом бою с вооруженными воинами. В германских рощах (in lucis) до сих пор еще можно видеть знаки отличия римских воинов, которые я повесил там и посвятил отечественным богам. Пусть Сегест живет на покоренном римлянами [левом] берегу Рейна, пусть он возвратит сыну сан жреца: германцы никогда всецело не простят ему того, что им пришлось увидеть между Альбисом и Рейном дикторские прутья, секиры и тогу. Другим народам, не знавшим римского владычества, неведомы были казни и дань; а мы, сбросившие с себя это иго, заставившие уйти ни с чем самого возведенного в боги Августа и избранного судьбою Тиберия, неужели мы испугаемся неопытного юноши и его войска, состоящего из мятежников? Если отечество, предки и старые обычаи вам дороже властителей [римлян] и новых поселений (colonias novas), то вы последуете за Арминием к славе и свободе, а не за Сегестом в позорное рабство".
Гл. 60. Эти речи подняли не только херусков, но и соседние племена; на их сторону перешел и дядя Арминия Ингвиомер, издавна пользовавшийся уважением у римлян; этим объясняются серьезные опасения Цезаря [Германика]. Для того чтобы война не обрушилась на него всею тяжестью, он послал Цецину с сорока римскими когортами через страну бруктеров к реке Амизии, стремясь раздробить военные силы неприятеля; конница под начальством Педо (Альбинован - друг Овидия) направилась через страну фризов (Frisiavones). Сам Германик повел четыре легиона на судах через озера (Флево). Пехота конница и флот встретились у вышеназванной реки. Хавки, обещавшие выставить вспомогательные отряды, были присоединены к римскому войску. Бруктеров, которые сами выжигали все на своей территории (Bructeris sua urentibus), разбил по поручению Германика Люций Стертиний при помощи легкого отряда; при этом он нашел во время битвы среди захваченной добычи орла 19-го легиона, потерянного при Варе. Вслед за тем римское войско дошло до конца области бруктеров и опустошило земли между Амизией и Лупией, расположенные недалеко от Тевтобургского леса, где, как говорили, еще валялись не погребенными останки Вара и его легионов.
Гл. 61. Тут Цезарь [Германик] захотел воздать последние почести римским воинам и их вождю; всеми солдатами Германика овладела печаль при мысли о родных и друзьях, о переменчивости военного счастья и превратности судьбы человеческой. Цецина был послан вперед с поручением исследовать глухие места в лесистых горах (occulta saltuum) и проложить мосты и дамбы по стоячим болотам (umido paludum) и обманчивым зыбким равнинам (fallacious campis). Затем римляне прибыли на печальное место, которое являло ужасное зрелище и было страшно воспоминаниями. Размеры первого лагеря Вара и его главных квартир свидетельствовали о работе трех легионов; далее по полуразрушенному валу и неглубокому рву можно было догадаться, что здесь расположились уже разбитые остатки войска: посреди поля (campus) белели кости, местами рассеянные поодиночке, а кое-где целыми кучами, - смотря по тому, как римские воины бежали или оказывали сопротивление. Тут же валялись обломки оружия и скелеты лошадей, а к стволам деревьев были прикреплены человеческие черепа. В соседних рощах (lucis) находились алтари варваров, на которых они заклали трибунов и центурионов первого ранга. Участники битвы, пережившие ее, убежавшие во время самого сражения или из плена, рассказывали, где пали легаты, где были похищены орлы, где Вар получил первую рану, где он нашел смерть от злополучного удара своей собственной руки; с какого возвышения Арминий держал речь к своему народу, сколько было устроено виселиц и вырыто могил для пленных, и как он высокомерно издевался над римскими знаками отличия и орлами.
Гл. 62. Так римское войско через шесть лет после поражения похоронило остатки трех легионов; а так как никто не мог разобрать, предавал ли он земле своих или чужих, то хоронили всех, как друзей и кровных родных, с чувством все возрастающей ненависти к врагу, полные скорби и озлобления. Первым положил кусок дерна для могильного холма Цезарь [Германик]...
Гл. 63. Германии следовал за Арминием, который удалялся в дикие непроходимые места (avia). Как только представилась к тому возможность, Германик приказал своей коннице выступить вперед и захватить равнину (campum), занятую неприятелем Арминий собрал своих германцев, велел им дойти до самого леса (propinquare silvis) и внезапно повернул назад; затем он дал знак к выступлению тем отрядам, которые скрывались в лесистых горах (per saltus). Эти новые войска произвели замешательство в рядах римской конницы. Ей были посланы на помощь запасные когорты, но они, будучи увлекаемы бегущими, только увеличили беспорядок. Германцы чуть было не оттеснили римлян в болото, хорошо известное одолевавшим их [германцам], но пагубное для незнакомых с местностью римлян (in paludem gnaram vincentibus, iniquam nesciis); но тут Германик продвинул вперед свои легионы и выстроил их в боевом порядке; это испугало врагов, ободрило римлян, и сражение кончилось вничью. Затем Германик повёл легионы обратно к Амизии и переправил их назад на судах - так же, как и привел их в свое время сюда; часть конницы получила приказание идти берегом Океана (Северного моря) к устью Рейна; Цецине, который вел свои войска, было приказано, несмотря на то, что он возвращался по знакомой дороге, перейти как можно скорее через "Длинные мосты" ("Pontes longi", Голландия - Ганновер). Эти "Длинные мосты" представляют собою узкую дорогу, идущую по дамбе, проложенной некогда Люцием Домицием посреди обширных болот; вокруг дамбы почва была болотистая, вязкая благодаря толстому слою тины, ненадежная и опасная ввиду обилия ручьев; кругом тянулись отлого поднимающиеся по склонам холмов леса (silvae paulatim adclives); они были теперь наполнены отрядами Арминия, который, идя кратчайшими путями и делая быстрые переходы, уже обогнал обремененное поклажей и оружием римское войско. Цецина, сомневавшийся в том, удастся ли ему восстановить обветшавшие мосты, одновременно отбиваясь от неприятеля, решил тут же разбить лагерь, с тем, чтобы часть его солдат занялась работой, а часть - борьбой с германцами.
Гл. 64. Варвары стремились прорваться за сторожевую линию и броситься на строителей сооружений, а потому всячески тревожили их попытками обхода и открытыми атаками. Крики работавших смешивались с криками сражавшихся. Все в равной мере было против римлян: и то, что местность представляла собою глубокое болото (locus uligine profunda), где нельзя было ни удержаться, ни пройти, не поскользнувшись; и то, что тела римлян были отягощены панцирями; и то, что они не могли в воде бросать свои метательные копья (pila). Херуски, напротив, привычны к сражениям среди болот (sueta apud paludes proelia), их тела стройны и гибки, а своими длинными копьями (hastae) они могут наносить раны даже и на далеком расстоянии. Только ночь избавила уже начавшие приходить в замешательство легионы от сражения в таких неблагоприятных условиях (adversa pugna). Германцы, неутомимые в случае успеха, все еще не могли успокоиться и направили вниз воды всех потоков, берущих начало на окрестных возвышенностях. Почва погрузилась в воду, и то, что было сделано, обвалилось, так что римским солдатам пришлось производить двойную работу. Цецина служил уже сороковой год - частью в качестве подчиненного, частью в качестве начальника; он изведал удачи и неудачи, а потому не знал страха. Строя планы на будущее, он не нашел лучшего выхода, как удерживать неприятеля в лесах (silvis) до тех пор, пока раненые и обремененные поклажей войсковые части не пройдут вперед; ибо между горами (montium) и болотами (pallidum) простиралась долина (planities), которая позволяла стать узким строем. Цецина выстроил легионы так, что пятый легион стал на правом фланге, двадцать первый - на левом, первый - впереди, а двадцатый - в тылу.
Гл. 65. Ночь была беспокойна по многим причинам: варвары наполнили долину (vallium) шумом своих праздничных пиров, радостным пением и дикими криками, которые эхо повторяло в лесах и на горах (saltus). У римлян горели лишь слабые огни, слышались прерывистые возгласы; они либо лежали врассыпную, либо бродили около палаток, - скорее оттого, что не могли заснуть, чем от того, что бодрствовали на страже. Самого вождя [Цецину] испугал страшный сон: ему привиделся вынырнувший из болот (paludibus) окровавленный Квинтилий Вар, и послышалось, будто он зовет его; но он не последовал за ним и оттолкнул простертую к нему руку. На рассвете легионы, поставленные во фланги, от страха или из непослушания покинули свои места и быстро заняли поле (campum) по ту сторону болота (umentia ultra). Хотя Арминий и мог беспрепятственно начать атаку, однако он не напал на римлян сейчас же. Но когда римский обоз застрял в грязи и во рвах и солдаты пришли в замешательство; когда расстроились ряды войска, расставленные [в определенном порядке], по знаменам и когда - как это обычно бывает в таких случаях - каждый думал лишь о том, как бы поскорее спасти себя и все плохо слушались приказании, - тогда Арминий велел германцам идти в атаку. При этом он воскликнул: "Вот вам опять Вар и вторично тем же роком побежденные легионы!" В тот же момент он с отборными воинами прорвался сквозь строй, стараясь главным образом наносить раны лошадям, которые скользя в своей крови и в вязком болоте (paludum), стали сбрасывать седоков, опрокидывать встречных и топтать упавших на землю Больше всего труда пришлось римлянам потратить на заботы о знаменах с орлами (aquila): их нельзя было ни нести навстречу дождю стрел, ни укреплять в тинистой почве (limoso humo). У Цецины, который стремился поддержать строй, была убита лошадь; он упал с нее и был бы окружен врагами, если бы первый легион не бросился навстречу неприятелю. РИМЛЯНАМ благоприятствовала жадность врагов, которые, оставив резню бросились за добычей (iuvit hostium aviditas, omissa caede praedam sectantium). К вечеру легионы выкарабкались из болота на твердую почву, в открытое поле (in aperta et solida)...- [Вечером того же дня Цецина собрал свои легионы и произнес речь, в корой он призывал своих воинов оставаться в лагере и дать германцам подойти к нему, чтобы затем, прорвавшись сквозь их ряды, найти дорогу к Рейну. При этом Цецина сказал]:
Гл. 67. "...Если вы захотите бежать, то имейте в виду, то вы встретите еще больше лесов (pluris silvas), более глубокие болота (profundas magis paludes) и жестоких врагов..."
Гл. 68. Не меньшее возбуждение охватило и германцев, которых волновали надежды, стремление к победе и различие во мнениях вождей. Арминий советовал дать римлянам отступить, с тем чтобы во время отступления вновь окружить их в болотистой (umida) и труднопроходимой (impedita) местности. Ингвиомер сделал более отважное и более приятное для варваров предложение - штурмовать римский лагерь со всех сторон. Штурм будет нетруден, пленных будет больше, и добыча достанется в неповрежденном виде. Сообразно этому плану германцы утром следующего дня засыпали рвы, набросали в них хворосту и влезли на верхушку вала, на котором стояло всего лишь несколько римских солдат, словно окаменевших от страха. В то время как германцы старались овладеть укреплениями, когортам дан был сигнал к выступлению; раздались звуки рогов и труб, и римляне с криком бросились в тыл германцам, укоризненно восклицая. "Здесь нет лесов и болот (non hie silvas nec paludes), а на ровном месте (aequis locis) боги одинаково покровительствуют нам и вам". Германцев, которым разрушение укреплений казалось легким делом и которые рассчитывали лишь на немногочисленных и полувооруженных противников, звуки труб и блеск оружия поразили тем более, чем они были неожиданнее: столь же растерянные при неудаче, сколь необузданные в случае успеха, германцы потерпели поражение. Арминий оставил поле битвы целым и невредимым, Ингвиомер был тяжело ранен. Остальные были перебиты; их рубили до вечера, пока не утихла ярость. Лишь ночью вернулись легионы в лагерь...
Гл. 69. Между тем разошёлся слух, что германцы обошли римское войско и идут на Галлию; и если бы Агриппина не вопротивилась снятию с моста через Рейн, то нашлись бы люди, которые совершили бы это позорное деяние из страха... ...Кай Плиний, автор истории германских войн (C. Plinius, Germanicorum bellorum scriptor), рассказывает, что она стояла возле входа на мост, хвалила и благодарила возвращающиеся легионы...
Гл. 70. Германик поручил второй и четырнадцатый из тех легионов, которые он переправил на судах, Публию Виттелию с тем, чтобы он провёл их сухим путём и чтобы [разгруженный] флот благодаря этому мог легче плыть по полному отмелей морю и легче садиться на дно при отливе. Вначале путь Вителлия при сухости почвы и небольшом приливе был удобен; но вскоре вследствие сильного северного ветра и наступления осеннего равноденствия, во время которого вода в океане поднимается особенно высоко, войско сделалось игралищем волн. Они залили сушу: бушующее море, берег и поле являли одинаковую картину, так что нельзя было отличить твёрдую почву от зыбкой, отмели от глубин. Волны опрокидывали людей, водовороты их поглощали; скот вещи трупы носились между ними и плыли им навстречу... Наконец то удалось Виттелию выбраться на более возвышенное место, на которое он вывел и своё войско. Здесь солдаты переночевали без пищи и предметов первой необходимости, без огня... Когда занялся день, они вновь обрели твёрдую почву и добрались до реки Визургис (Везер???), куда как раз направился со своим флотом Цезарь [Германик]. Здесь легионы, о которых разнесся уже слух, что они потонули, были посажены на суда...
Гл. 71. Тем временем Стертиний, посланный вперёд, что бы принять в подданство брата Сегеста - Сегимера, уже отвёл его самого и сына в город племени убиев (in civitatem Ubiorum). Им обоим было даровано прощение: Сегимера простили легко, его сына не без колебаний, ибо он, как говорили, подверг поруганию тело Квинтилия Вара... Книга II
Гл. 5. [Вырабатывая план предстоящего летнего похода против херусков в 16 г. н. э., Германик следующим образом расценивал трудности борьбы с германцами]: В правильном бою и в обыкновенных условиях местности германцы всегда терпели поражение; зато им благоприятствуют леса и болота (iuvari silvis, paludibus), а римские солдаты страдают не столько от ран, сколько от длинных переходов и потери оружия....
Гл. 6. [Германик решил предпринять поход в Германию морским путем, с тем чтобы римская конница могла, поднимаясь вверх по рекам, проникнуть в глубь Германии. С этой целью он приказал построить флот в тысячу судов...] Сборным пунктом был назначен Батавский остров (insula Batavorum), ибо к нему легко было причалить, здесь удобно было посадить войска на суда и переправить их на театр военных действий. Рейн, который до тех пор течет одним руслом или образует лишь небольшие острова, разветвляется там, где начинается страна батавов (agri Batavi), как бы на два рукава; один из них, протекающий ближе к Германии, сохраняет свое название и сильное течение вплоть до впадения в Океан, другой, протекающий по галльской стороне, шире и течет медленнее; местные жители называют его уже иначе - Вагалом, но затем он вновь принимает другое название - Мозы и под этим именем широким устьем вливается в Океан.
Гл. 7. Пока собирались суда, Германик велел легату Силию произвести с легким отрядом набег в страну хаттов; сам же он, услыхав об осаде крепости (castellum) на р. Лупии, повел туда шесть легионов. Однако ввиду внезапных ливней Силию немногого удалось добиться: он захватил лишь небольшую добычу, да жену и дочь вождя хаттов (principis Chattorum) Арпа. Германику же осаждавшие не дали возможности вступить с ними в бой: они разбежались при слухах о его приближении...
Гл. 8. [После того как римский флот дошел до устья Эмса, войско высадилось на левом берегу этой реки и занялось постройкой мостов; затем оно переправилось на правый берег, где и разбило лагерь...] В тот момент, когда Германик велел разбить лагерь, ему сообщили, что в тылу отпали ангриварии: он тотчас послал туда Стертиния с конницей и легковооруженными отрядами; тот огнем и мечом отомстил ангривариям за их измену.
Гл. 9. Река Визургис отделяла римлян от херусков. На её [правом] берегу появился Арминий вместе с прочими наиболее знатными лицами в племени (primores) и спросил, не прибыл ли Германик... [Получив утвердительный ответ, Арминий попросил разрешения поговорить со своим братом Флавием, служившим в римском войске и отличавшимся верностью римлянам. Результаты этих переговоров Арминия с Флавием Тацит излагает следующим образом]:
Гл. 10. ...Флавий указывал на величие Рима, могущество Германика, на тяжкие наказания, ожидающие побежденных, и на милости, оказываемые подчиняющимся Риму; он подчеркивал также, что [в случае сдачи Арминия] с его женой и сыном не будут больше обращаться, как с врагами. Арминий говорил о священном долге по отношению к родине, о свободе предков, о богах родной Германии, о матери, которая просит Флавия вместе с ним, чтобы он лучше предпочел стать германским военачальником (imperator), чем отщепенцем и предателем своих сородичей и свойственников (propinquorum et adfinium) и, наконец, всего своего народа (gentis suae). Дело дошло до ссоры, и даже разделявшая их река не помешала бы им вступить в поединок, если бы Стертиний не удержал Флавия, который в гневе уже требовал себе коня и оружия. На том берегу виднелась фигура Арминия, который грозил римлянам и возвещал предстоящее сражение; он вставлял в свою речь много латинских слов, ибо он ведь служил [раньше] в римском лагере в качестве предводителя своих соплеменников.
Гл. 11. На следующий день германцы выстроились в боевой готовности на том берегу Визургиса. Но так как Германик считал стратегически нецелесообразным подвергать легионы риску битвы, пока не построены мосты и укрепления, то он послал сначала конницу вброд (vado) на ту сторону реки. Во главе конницы были: Стертиний и один из примипилариев Эмилий; они сделали нападение на германцев сразу в нескольких местах с тем, чтобы раздробить военные силы неприятеля. Но там, где было самое быстрое течение, вождь батавов (dux Batavorum) Хариовальд пробился через реку и устремился на врага. Тогда херуски притворились, будто бы они бегут, и этим завлекли батавов в долину (planities), окруженную лесистыми горами (saltibus); затем они ринулись на врагов со всех сторон, оттеснили сопротивлявшихся, бросились за бегущими, а сбившихся в кучу батавов они рассеяли, частью сражаясь в рукопашную, частью поражая их издали. Хариовальд долго выдерживал жестокий натиск врагов; затем он убедил своих сделать попытку сомкнутыми рядами разбить наступавшие отряды неприятеля; сам он бросился в самую гущу битвы; его лошадь закололи; он пал под ударами стрел и много знатных - вокруг него (ас multi nobilium circa). Остальных спасла от гибели собственная сила и подоспевшая конница Стертиния и Эмилия.
Гл. 12. Переправившись через Впзургис Германик узнал от перебежчика, что Арминий выбрал место для битвы, что в лесу (silva), посвященном Геркулесу собрались и другие племена (nationes) и что германцы решились ночью напасть на римский лагерь. Германик поверил этим сведениям, ибо видны были сторожевые огни, а лазутчики, подходившие ближе к неприятелю, сообщили, что слышно ржанье лошадей и шум огромного и нестройного войска....
Гл. 13. [В ночь перед происшедшей в долине Идиставизо битвой возле римского вала разыгрался следующий инцидент...] ...один из неприятельских воинов, знающий латинский язык, подскакал на коне к валу и громогласно обещал от имели Арминия каждому перебежчику на все время похода жену, участок земли (ager) и сто сестерций ежедневного жалованья. Это издевательство воспламенило гнев легионеров. "Погодите - [ответили они] - придет день битвы, тогда мы сами завладеем землями германских воинов и уведем их жен; ваше предложение мы принимаем, как счастливое предзнаменование: жены и деньги наших врагов станут нашей добычей..."
Гл. 14. [На следующее утро, перед самой битвой, Германик в своей речи к римским легионерам посвящает их в свои планы, дает им ряд ободряющих советов и в то же время делает сравнительную оценку римской и германской военной тактики и вооружения]. "Не только открытое поле (campus) может служить удобным местом сражения для римского солдата, но и леса (silva) и лесистые горы (saltus); надо только уметь повести дело, ибо германцам с их огромными щитами и длинными копьями труднее управляться среди древесных стволов и кустарника, чем римлянам с их дротиками, мечами и плотно облегающей тело боевой одеждой. Следует лишь наносить удар за ударом и целиться в лицо врага; у германцев ведь нет ни панциря, ни шлема; их щиты не обиты ни железом, ни кожей, а сплетены из прутьев или сделаны из тонких раскрашенных досок; только передние ряды германцев вооружены копьями, а остальные лишь короткими, на конце обожженными дротиками. На вид германцы страшны и при непродолжительном натиске очень сильны; но они очень плохо переносят раны и бегут, не стыдясь позора и не обращая внимания на вождей (sine cura ducum). При неудаче они трусливы, а в случае удачи не признают ни божеских, ни человеческих законов. Если вы устали от сухопутных походов и морского плавания и жаждете окончания войны, то эта битва принесет вам исполнение ваших желаний: мы теперь уже ближе к Альбису, чем к Рейну, а за Альбисом ничто не угрожает нам войною..."
Гл. 15. Арминий и прочие наиболее знатные из германцев (Germanorum preceres) тоже не упустили из виду ничего, что могло бы поднять боевой дух воинов. "Перед вами - уверяли они их - те римляне из войска Вара, которые оказались трусами из трусов и, убежав оттуда, подняли мятеж, чтобы не идти на войну. Из них одни вновь предоставят озлоблению врагов и гневу богов свои покрытые ранами спины, другие - ослабленные борьбою с бурями и ливнями тела, и те и другие без надежды на успех. Да они ведь для того только и пришли сюда именно на кораблях и по неприступному морю, чтобы не встретить на своем пути сопротивления и не бояться преследований в случае бегства; но в сражении и рукопашную побежденным не помогут паруса и весла. Подумайте только о жадности, жестокости и высокомерии римлян! Разве у нас есть другой выбор, кроме как сохранить свою свободу или умереть, прежде чем нас обратят в рабство?"
Гл. 16. Воспламенив таким образом воинов и вызвав у них жажду битвы, они отвели их в долину, именуемую Идиставизо (in campum, cui nomen Idistaviso) Эта долина расположена между Визургисом и цепью холмов (inter Visurgim et colles); в разных местах она принимает различную форму в зависимости от того, как далеко отступает течение реки от гор и в какой мере их предгорья сдавливают ее берега. В тылу германцев возвышался лес (silva); деревья подымали свои ветви в вышину, а внизу стволы были голы. Германцы заняли открытое поле (campus) и опушку леса (prima silvanim); одни только херуски засели в горах (iuga insederunt), чтобы во время битвы ринуться сверху на римлян... [Описывая в конце этой главы расположение разных боевых единиц римского войска, Тацит в следующей главе подробно изображает ход битвы в долине Идиставизо.]
Дизайн и вёрстка сайта выполнены: Трухан Александр, Трухан Иннокентий
© Трухан Александр Аркадьевич, март 2011
другие адреса:
